В спальне он сразу метнулся к окну. Рассохшиеся деревянные половицы пронзительно скрипели и визжали у него под ногами, словно котята, которым наступили на хвост. Альби уже занес ногу на подоконник, когда заметил под кроватью Сайласа что-то розовое. Любопытство превозмогло страх, который он испытывал, – любопытство и какая-то смутная тревога, которая заставила его замешкаться. Присев возле кровати, он достал непонятную розовую штуку и отряхнул от пыли.

Это было крашеное птичье перо, и Альби с ужасом уставился на него.

Разумеется, ни один закон не запрещал Сайласу хранить под кроватью крашеные перья. В конце концов, в его лавке внизу можно было найти вещи куда более странные, и все же Альби вдруг показалось, будто чучельник стоит у него за спиной и медленно ведет холодными пальцами вдоль его позвоночника. Это перо… Оно напомнило Альби одну девушку, которая когда-то снимала комнатку над их угольным погребом. Она носила в волосах розовые перья и была широко известна тем, что умела громко вопить, имитируя наслаждение. Потом она съехала, сумев каким-то образом выбраться из трущобного Сент-Джайлса и стать вполне респектабельной леди: поговаривали, что она служит теперь официанткой в какой-то таверне в Сохо. Марго – вот как ее звали… Альби не вспоминал о ней уже довольно давно, но сейчас невольно задумался, как розовые перья из ее волос могли оказаться в жилище Сайласа. Или это совсем другое перо? Что, если чучельник зачем-то купил его у уличной торговки – девчонки с грубым лицом, которая продавала с лотка дешевые женские украшения?

Тут Альби снова подумал о сестре, считающей на кровати заработанные гроши, и, засунув перо подальше под кровать, вернулся к окну. Он так спешил поскорее выбраться из этого жуткого места, что, спускаясь по стене, оступился и упал с высоты нескольких футов. Неловко приземлившись на больную ногу, мальчуган зашипел от боли, но тут же прижался к стене и огляделся. Никого и ничего. В переулке по-прежнему невыносимо воняло мертвечиной, и все же, выбравшись из дома Сайласа, Альби вздохнул с облегчением.

– Повтори-ка еще раз, что он тебе сказал? – спросил Луис и потянулся к графину с вином.

Он и Айрис лежали на толстом одеяле в углублении между коньками двух крыш и чувствовали себя превосходно. На крышу они попали, выбравшись из слухового окна в доме Луиса. Скат был довольно крутым, а черепица – скользкой, и Луису, который настоял на том, чтобы захватить с собой портвейн и одеяло, приходилось держаться за хлипкое ограждение крыши только одной рукой, однако рискованный трюк закончился благополучно. Вскарабкавшись на самый верх, они перевалили через конек и улеглись в это углубление, словно в гнездо. Правда, отсюда им было почти не видно Лондона – их взгляду были доступны только низкое небо и тонущие в дыму шпили самых высоких церквей, но этого им вполне хватало. В конце концов, они забрались сюда вовсе не для того, чтобы любоваться пейзажами.

– Я сейчас уже точно не помню, – ответила Айрис и поглядела на свою руку – на четыре красно-синих пятна, проступивших там, где пальцы незнакомца впились в ее плоть. – Что-то насчет того, что он-де все понимает и что я должна стать его царицей, его прекрасной дамой или чем-то в этом роде… Все это было очень странно.

– И этот человек – он схватил тебя за руку? – Луис отхлебнул вина прямо из горлышка. Айрис выпятила губы, и он поднес графин к ее рту, чтобы она тоже могла сделать несколько глотков. – По-моему, он просто псих. Ты не обратила внимания, он подходил к кому-нибудь еще?

– Я не видела. – Айрис задумалась. Инцидент, происшедший на выставке, оставил у нее двоякое впечатление: с одной стороны, ничего страшного не случилось, но с другой… У нее было ощущение, что за всем этим стоит что-то большое и страшное – такое, что заставляло ее нервничать и чувствовать себя уязвимой. – Но он подходил ко мне и раньше, – вспомнила она. – Он приглашал меня к себе в лавку. – Новая мысль пришла ей в голову. – Как ты думаешь, может быть, это он прислал мне билет на открытие Великой выставки?

– Билет?

Айрис вздохнула.

– Ты меня совсем не слушаешь!

– Ах, билет!.. Как же, как же, я отлично помню… – Луис провел кончиками пальцев по следам на ее руке. – Но, быть может, этот человек просто увидел картину, потом посмотрел на тебя и был поражен сходством… А кроме того, в тебя просто невозможно не влюбиться.

– Нет, дело не в сходстве. – Айрис покачала головой. Ну как объяснить ему, что она чувствует и почему ей так не по себе? Всю жизнь Айрис старалась не поощрять мужчин, но и не отталкивать, что, впрочем, не мешало ей их немного побаиваться. Как ей казалось, мужчины считали ее чем-то, чем можно любоваться и к чему приятно прикоснуться. Когда кто-то обнимал ее за талию, это казалось Айрис просто дружеским жестом. Жаркий шепот и внезапный поцелуй в щеку приятно льстили ее самолюбию, и когда такое случалось, она чувствовал себя благодарной. Наверное, ей следовало больше ценить подобные знаки внимания, но и не слишком поддаваться мужскому обаянию; нравиться, но не выглядеть слишком доступной. У мужчин не должно было возникать никаких сомнений в ее порядочности и респектабельности, но и тыкать им в нос своей добродетелью тоже не стоило, иначе они могли счесть ее недотрогой… Это, однако, было непростой задачей, и иногда Айрис хотелось просто быть естественной.

– Я знаю, это может показаться пустяком, – попробовала она еще раз, – но…

– Никакой это не пустяк! – тут же отозвался Луис. – Посмотри на свою руку – этот мерзавец наставил тебе синяков! Если бы я знал, кто он такой…

– Но что, если он… – Она чуть не сказала «влюблен до безумия», но это показалось ей слишком самонадеянным, поэтому Айрис выбрала другое слово: – Одержим навязчивой идеей? Так, кажется, говорится?.. Нет, я не знаю, что это за идея, однако у меня такое впечатление, что он уже давно за мной следит. А вдруг этот человек и сейчас наблюдает за нами из какого-то укрытия? Знаешь, от таких мыслей и самой недолго сойти с ума… – Она содрогнулась. – Я как о нем подумаю, так прямо мороз по коже.

– Ты хоть что-нибудь о нем знаешь?

– Знаю, что его зовут Сайлас… А еще он подарил мне одну безделушку – крыло бабочки в стекле. Довольно любопытная вещица, но по большому счету – ничего особенного…

– Так это же Кадавр! – воскликнул Луис, садясь на одеяле. – Точно, он! Вот так негодяй!

– Ты его знаешь?

– Конечно, я его знаю. Он делает чучела разных животных и птиц и продает художникам. Сайлас действительно странный малый, но ты не должна из-за него беспокоиться… – Лицо Луиса неожиданно стало задумчивым. – Кажется, не так давно Альби что-то говорил мне насчет Сайласа. Он якобы видел, как тот ошивался вокруг этого дома… – Луис тряхнул головой. – Нет, наверное, мальчишка ошибся. Наверняка ошибся.

– А что еще сказал Альби?

– Честно говоря, не помню. Я думал о набросках, которые у меня никак не выходили, и слушал его не особенно внимательно. Мне, впрочем, показалось, что он очень боится чучельника, но я не уверен… – Он еще немного подумал. – Нет, это просто чушь! Я хорошо знаю Кадавра – жалкий человечишка… Одно время он подкарауливал нас с Милле на Говер-стрит – хотел всучить нам кое-что из своих изделий. Многие лондонские художники покупают у него чучела, кости и другие диковины для своих картин. Должно быть, и в Академию он пришел потому, что хотел что-нибудь кому-нибудь продать… – Луис просиял, как человек, который только что решил какую-то сложную задачу. – Ну конечно!.. Наверняка так и было. Не бойся, Кадавр совершенно безвреден. Жалкая личность. Он и мастер-то так себе. Сам Кадавр, несомненно, считает себя гением, но он заблуждается… – Луис слегка пожал плечами. – Впрочем, если хочешь, я могу сходить к нему в лавку и поговорить. Пусть скажет, зачем он тебя так напугал.